Второе Средиземье

    Как я понял позднее, отобрали только тех, кто во время своей профессиональной деятельности попадал в морально тяжелые и физически мучительные ситуации и на практике доказал свою живучесть. Каждому из нас достался некоторый вариант процедур бессмертия для форсированных. Шестеро, в том числе Полынцева, перенесли процедуры относительно легко, «в жизни бывало и похуже». Шестеро, в том числе я, испытали худшие в своей жизни мучения. Я вышел из клиники только через полтора года, позже всех остальных и я ни с кем из них не успел обменяться впечатлениями. Трое умерли (тогда еще не говорили современное лукавое «прервали жизнь») и их восстановили по стандартным процедурам, не такими сильными, зато молодыми.

    За это время я умирал и воскресал раз десять. (На деле — трижды меня вытаскивали из состояния клинической смерти). Меня не то что выворачивали наизнанку. Мне казалось, что наизнанку выворачивали каждую мою косточку, чистили ее грубым напильником и наждаками, пропитывали жгучими химикалиями и, проковав на накоавльне, возвращали в исходное состояние. В сознании я был не более пяти месяцев, но и эти дни я главным образом спал. Без сознания я прожил и предпоследний месяц в больнице.

    Когла я наконец полностью пришел в себя и, ощущая себя двухсотлетним стариком, открыл глаза, у кровати сидела поседевшая за эти полтора года Алена. Я, в свои без малого сто, выгдядел на двести, шестидесятилетняя Алена — на сто лет. Через две недели меня в первый раз выпустили домой, выглядел я на сто пятьдесят и двигался неувереннымми рывками — я еще не понял, что это просыпается в мышцах сила моих зрелых лет. Алена что-то щебетала, пыталась казаться молодой и беззаботной но вид у нее все равно уставшей и рано начавшей стареть женщины.

    А навстречу нам, старательно изображая занятость текущими делами, попадались медики. Я прожил в клинике еще месяц под вниматеольными взглядами окружающих. На спортплощадке на меня смотрели как на дрессированного медведя — но я еще на Саракше привык к таким взглядам. Зимин то сиял гордостью. то встревоженно ежился. Меня демонстрировали нескольким молчаливым комиссиям, периодически спрашивали, что я чувствовал в ходе операций, и как я отнесусь к тому, чтобы через сто лет подвергнуться такой операции еще раз. Что я мог тогда сказать? Если бы я знал будущее, я сказал бы. Иногда я становился безучастным свидетелем каких-то жарких споров, про которые я знал только одно — так долго мучивший меня доктор Зимин проигрывает своим более умеренным и не так мучающим пациентов коллегам.

    Алена не знала, что это была за операция. Ей сказали, что это — результат перенесенных в молодости ранений в сердце и печень. Ей сказали, что меня залатали, почистили и я теперь бодрее и моложе, но она приняла это за шутку. Да и я все еще не воспринимал себя как бессмертного.

    В последующие десять лет я внешне помолодел до своих девяноста, внутренне же я помолодел больше, но это знали только доктор Зимин и моя Алена. Тему у Зимина закрыли, большинство сотрудников ушли в победившее направление. Все, что ему оставалось — это следить за девятью получившими у него бессмертие людьми опасных профессий. И он делал это с таким жаром, и смотрел на нас такими глазами, что мы старались его избегать и обходиться только тем минимум лабораторных процедур, к которому нас обязало начальство.

    Зимин еще продолжал бороться и пытаться спасти свое безнадежно проигранное дело. Лет через пятнадцать нас девятерых пригласили к Горбовскому. Невероятно старому, дряхлому и легендарному Горбовскому. Возле кровати Леонида Андреевича сидели заметно постаревший Комов и незнакомая мне женщина-врач.

    Дай я тебя поцелую, Катенька — сказал Горбовский Полынцевой. — Может, ты еще и станешь магом, Александро — сказал он Сингху. Для каждого из нас у него была готова фраза, короткая, но он все равно говорил ее только за два-три выдоха. Мне он сказал: — В этот раз я действительно умру, Максимчик. На некоторое время. —

    Потом он, еще медленнее, обратился ко всем нам. — Очень жаль что вас только девять. Зимин не успел. Скоро вы будете последними форсированными землянами. Хоть и не самыми молодыми. Мы с Комовым больше не сможем удерживать вас на поводке. Тема у Зимина закрыта. Очень вас прошу. Не забывайте Лешу. ( Только после подсказки Комова мы поняли, что речь идет о Зимине). Показывайтесь ему как только сможете. Очень вам завидую. И очень, очень жалко. —

    Он слабо качнул кистью руки и закрыл глаза. — Опять заснул — сказала врачиха на обеспокоенный взгляд Комова.

    Комов вывел нас в коридор и энергично нам растолковал, что мы, по сути дела, первые настоящие бессмертные. А также крайне неблагодарные, не понимающие, что выпало на долю доктора Зимина люди. Что мы, судя по всему, имеем шанс прожить в этом своем облике еще лет двести а то и больше. Остальные же бессмертные будут умирать и воскресать, теряя часть своей памяти и незначительно, но меняя свои человеческие качества. И что подавляющее большинство получивших бессмертие пока еще на воскрешено и будет воскрешено только после того, как бессмертие перестанет быть секретом.

    И что они с Леонидом Андреевичем тоже хороши. Подобрали для Зимина двенадцать человек, а сейчас оказывается, что надо было подобрать как можно больше. Усредняет, усредняет людей стандартная процедура!

    Лет двадцать Алена не могла на меня нарадоваться, потом еще двадцать лет страдала и наконец ушла от меня, хотя я старался не дать ей для этого повода. Она еще не знала о бессмертии и просто думала, что форсированные люди живут дольше. Наш сын, встревоженный известием о разводе, прилетел с Редута и долго недоумевающе смотрел на меня. Я сказал ему только, что это не моя тайна.

    Много позже Алена появилась, ослепительно красивая, рассерженная и пытающаяся казаться мстительной. Но начать все с начала у нас не получилось. Потом мы старались не вспоминать друг о друге, потом действительно перестали вспоминать, а через пятьсот лет вдруг встретились. Она была уже в пятом своем воплощении — женщины хотят быть молодыми и красивыми. Совсем недавно мы завели второго ребенка.

    И очень жаль, что я так и не смог полностью посвятить прошедшие двадцать лет своему ребенку. Дети сейчас такая редкость, что общепринято на время их воспитания уходить с работы.

    Я же эти годы боролся с экологическим кризисом в Средиземье. Сошедший с ума от частых перевоплощений и активного использования гипнотических излучателей, пытался разрушить погодные установки Средиземья, принимая их за управляемые Черным магом Сауроном обиталища злых духов.