Личное бессмертие Максима Каммерера
Я родился в пору юношеского максимализма человечества. Вдвое увеличилась средняя продолжительность жизни, инфекционные и наследственные болезни были побеждены. Это была пора повального увлечения спортом и романтическими путешествиями, пора преклонения перед наукой.
Даже имя, которое дали мне мои родители в какой-то мере является отражением этого максимализма. Люди получили возможность выбирать между умеренным и максимальным вариантом своей жизни, своей силы и своей ответственности. В те годы практически все выбирали максимальный. Наши мышцы были форсированы, сердце и легкие — увеличены, энергия и живучесть были намного выше, чем у наших предков.
Но, как и в технике, форсированный режим и надежный режим отличались и отличались сильно. Взамен старых наследственных болезней появились специфические «болезни форсированных». Появились «однобокие» люди — некоторые из человеческих возможностей были у них гипертрофированы, другие же — явно недоразвиты. Но таких людей в нашем поколении было меньше, чем людей в наследственными болезнями два поколения назад. Поэтому никто не сомневался в прогрессивности изменений.
Но когда медицина широким фронтом начала наступление на «болезни форсированных», оказалось, что здесь действует неодолимый закон, напоминающий квантовомеханический принцип неопределенности — форсирование человеческих возможностей приводило к увеличению разброса этих возможностей. Поэтому лет через тридцать после моего рождения человечество перешло к более умеренному и надежному, практически не дающему сбоев варианту «стандартных человеческих возможностей».
Я был один из тех, для кого почти все параметры «форсированного организма» попали в теоретический оптимум. Никакой моей заслуги и даже никакого везения здесь нет. Таких в моем поколении было 80 процентов. Да и 80 процентам из оставшихся двадцати особенно жаловаться было не на что. То, что они в худшую или лучшую сторону выделялись по какому-то одному параметру (способность к ночному зрению, чувствительность к радиационным полям, слух, осязание, обоняние, объем слуховой, зрительной или оперативной «трехдневной» памяти) в обыденной жизни значения не имело.
Только сотая доля процента действительно страдали. Один миллион из десяти миллиардов форсированных. Сотая доля процента это мало. Миллион — много. Поэтому человечество стало «умеренным и надежным». Наверное, при выборе решения сказалось и приближающееся бессмертие. Для организма с «умеренными возможностями» прогнозировался «более вероятный благополучный исход» копирования личности. Хотя исследования, конечно же, шли по всем направления.
Но не так просто найти выход своей энергии и точку приложения своих немалых сил людям форсированного поколения. Помню, в двадцать лет я ужасно страдал от того, что не могу заняться действительно серьезным делом, что (цитирую двадцатилетнего М. Каммерера «приматом моей …. «. Я тогда разделял «приключения тела» и «приключения духа» и, помню, даже написал одной замечательной девушке, моей однокласнице, стихи, кончавшиеся
Посмеюсь над тобой, над собой
И вздохну потом самую малость,
Счастлив в жизнь уходящий как в бой,
А для нас жизнь легка оказалоась
Все дороги проложены вне
А внутри нас лежит бездорожье,
И пути пролагать в целине,
В той что в нас, мы пока что не можем
Здесь Колумбы нужны и Эйнштейн,
Круг забот, относительность счастья,
Написать уравненье страстей
И отладить программы участья.
Приключения тела теперь,
Закалять наши души не могут,
Приключения духа — вот дверь
За которой искать нам дорогу.
Не бог весть какие стихи, наверное. Но они правильно отражают мое, да и не только мое тогдашнее умонастроение. Того Максима Каммерера, что писал стихи и занимал призовые места на конкурсах ашугов, давно нет. А стихи лучше, чем что-либо еще позволяют ощутить кажущися теперь такими необычными настроения того времени.
А потом я влип в так повлиявшие на состояние моего духа приключения тела. Я оказался один в замкнутом, чужом и, как казалось мне, попавшем в безвыходное положение мире. Вот уж когда мне пригодились все форсированные возможности моего организма! Когда мне представилась такая возможность, я, не считаясь с жертвами, взорвал и перевернул подлый центр этого замкнутого мира. Как оказалось, напрасно. Потому что земляне, много повидавшие, отнюдь не форсированные земляне предидущего поколения уже были там, на Саракше и «просчитывая все возможные последствия» тщательно готовили его спасение.
Я им помешал своим бурным вмешательством, но «кажется, все равно мы смогли бы просчитать все варианты, а спокойных вариантов не насчитали». И я стал одним из них. Я не кончил еще тогда школы прогрессоров, зато стал первым форсированным прогрессором и, как оказалось, нечаянно положил свою судьбу на весы спора о допустимых методах вмешательства в дела кризисных цивилизаций.
Буйные дела моей молодости аукнулось мне в пору перехода к Бессмертию, хотя понял я это далеко не сразу. Через несколько месяцув после того, как Экселенц рассказал мне о бессмертии мне предложили лечь в Среднеуральский Медицинский центр.
Мне предложили подвергнуться одному из вариантов процедур бессмертия, «далеко не самому легкому, но, видимо, наиболее перспективному». Перспективность метода состояла в том, что он позволял сохранить форсированные физические и интеллектуальные данные людей моего поколения. А слова «далеко не самый легкий» из вариантов бессмертия были еще мягкими.
Я так и не узнал, кто был первым, испытавшим на себе эти процедры. Иногда мне кажется, что это был сам доктор Зимин — невысокий, кудлатый и курносый, неимоверно жилистый и подвижный руководитель темы.
Во второй очереди нас было двенадцать, нам было от шестидесяти до девяноста пяти лет, одиннадцать мужчин — прогрессоры, глубоководники, космонавты и спасатели и одна женщина — легендарный прогрессор Екатерина Полынцева.
Выбор детской кроватки . Первая очередь наследования: получение наследства и ограничения
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Похожие публикации -