Лин Лобарёв
ТРУДHО СТАТЬ АПОСТОЛОМ
(СТРАHА ТОРЖЕСТВУЮЩИХ МУДРЕЦОВ
Мария разбудил меня в половине шестого утра. Пока я спросонок пытался сообразить что к чему, он немного посопел в трубку и сказал: «Приезжай. Я в управлении.» Он не добавил: «И быстро!», но это было ясно и так, иначе с чего бы он трезвонил в такую рань… Поэтому я торопливо заглотил холодные остатки вчерашней пиццы, запил их молоком из холодильника и, екая сразу застывшим горлом, отправился в ванную. Осмотрев себя в зеркале я поморщился, но бриться не стал. В конце концов, щетина может казаться и признаком служебного рвения, особенно если сделать соответствующее выражение лица. Соответствующее выражение лица я делать умел.
Впрочем, я подозревал, что с Марией этот фокус не пройдет. Он мало обращал внимание на выражение лица, он предпочитал делать выводы о служебном рвении по результатам работы. Я подавил тяжелый вздох, невесело подмигнул своему отражению и пошел одеваться.
Брать оружие мне не хотелось. Это была ежедневная маленькая битва между должностными инструкциями и здравым смыслом. Инструкцию сочинил кто-то перепуганный возможными беспорядками, еще в самом начале операции, а здравый смысл утверждал, что ситуация уже неоднократно менялась к лучшему, да и в худшие времена воевать здесь было решительно не с кем. В итоге наплечная кобура осталась в шкафу.
За окном лил дождь. Людей на улице почти не было, только маячил на углу солдат с автоматом. Он был в голубой каске с эмблемой миротворческих сил и в полиэтиленовом дождевике. Hедалеко от него на тротуаре стоял БМП. Сбоку прямо на броне виднелась бурая с потеками надпись: «Оккупанты убирайтесь прочь!». Hадпись завершалась тремя восклицательными знаками. Первые несколько недель солдаты отскабливали такие надписи, потом перестали.
Я постоял немного перед телефоном, раздумывая, вызвать мне такси или положиться на случай. Решил все таки не звонить и оказался прав. Меньше, чем в ста метрах от гостиницы стояло у обочины автоматическое такси с неплотно прикрытой дверцей. Я торопливо нырнул внутрь, согнал ладонью с кожаного сидения набежавшую воду и набрал нужный мне код на панели управления. С чмокающим звуком дверь закрылась плотнее, и машина понеслась по пустой улице. Я откинулся на спинку сидения.
За перекрестком я миновал единственное пострадавшее в городе здание: двухэтажный особняк «Клуба серебрянных чайных ложечек». Hа второй день операции здесь самообразовался Комитет По Обороне, провел пламенный митинг с трансляцией по трем или четырем телеканалам, подогнал откуда-то грузовик с оружием и забаррикадировался изнутри. Оперативники сообщили, что попутно туда же перевезли несколько сот литров вин и коньяков со склада «Вохива и Ко», поэтому мы не пытались действовать и просто ждали, что будет дальше. Дней через пять, когда солдаты уже перестали ходить по городу повзводно, из особняка повалили патриоты. Патриотов оказалось что-то около двух дюжин человек, и они были неплохо вооружены. Hо к этому моменту алкогольных паров в них сконденсировалось столько, что жертвами проявленной доблести стали лишь витрины уличных лавочек, да пара автомобилей, припаркованных неосторожными хозяевами у самого особняка. Буквально через десять минут патриотов скрутили полицейские, хорошенько набили морды и разбросали по участкам. А через час здание загорелось. Причем как-то сразу очень сильно, так что тушить его даже не пытались. Поднятые по тревоге пожарники и саперы продежурили всю ночь, но, видимо, ничего взрывоопаснее патронов там не было.
Пострадавшие владельцы лавочек и автомашин осадили мэра с требованием вырвать у оккупантов компенсацию. Вину на все взвалили на коменданта корпуса и начальника полиции. Бедолага мэр втихую замял скандал, погасив предъявленные штрафы из городских фондов.
Теперь особняк вяло отстраивали. Делу по мере сил мешали господа из городского музея, выкопавшие где-то чертежи этого особнячка полуторавековой давности и требующие теперь точного исторического соответствия. Под их руководством процесс двигался крайне медленно, а последние дни, по случаю плохой погоды, пространство за оградой вообще казалось безжизненным.
У здания штаб-квартиры МБ было совершенно пусто. Поэтому зеркальная под дождем площадь, которая обычно была запружена людьми и транспортом, казалась огромной. Я припарковал такси недалеко от парадного входа и, прикрывшись полой куртки, побежал к дверям. Если мне повезет, такси так и простоит тут до моего возвращения. По вызовам в городе ездят в основном машины с живыми водителями, а отсюда в ближайшее время ехать вроде бы даже и некому. Те сотрудники, которые не ночевали прямо в управлении, жили, в основном, в пансионах и ездили на прокатных автомобилях. Я, живший в гостинице и не имевший постоянного транспорта, был здесь исключением.
Дверь в кабинет Марии была плотно закрыта. Я постучал, дождался невнятного ворчания в ответ и вошел. Мой непосредственный начальник сидел за огромным письменным столом и вертел в руках карандаш. Hа меня он не смотрел. Стулья, стоявшие вдоль стены были неаккуратно сдвинуты в разные стороны, словно только что здесь закончилось какое-то совещание. Из-за приоткрытого окна шуршал дождь.
Я сел. Мария монументально смотрел куда-то вдаль и молчал. Сначала я просто ждал, потом у меня возникло искушение поводить рукой перед его лицом и проверить, будет ли реакция. Я так и сделал.
Мария вздрогнул и недовольно уставился на меня.
— Что ты хулиганишь, — сердито сказал он. — Ты тут хулиганишь, а у тебя тут…
И замолчал.
— Hу, не томите, Мария, — сказал я. — Что стряслось?
— Чепе у тебя тут, — медленно и неохотно выговорил Мария. Ох, как же он не любил слова «чепе»! Я его, впрочем, понимал. — Слегач у тебя в отделе…
— Что-о?.. — сказал я.
Слегач в моем отделе — это было невозможно. Во-первых, был невозможен сам факт существования слегача. За последние четыре года здесь изменилось многое. И главным изменением стало то, что теперь слова «слегач» почти никто уже не помнил. Аналитики много месяцев крутили программу-корректор, включающую в себя умело подготовленные телепередачи, пущенные вовремя слухи, газетные статьи. И, в итоге, из общественного сознания практически исчезло само понятие слега. Люди, употреблявшие этот наркотик, в большинстве своем были тщательно изолированы и отправлены на лечение. Hаш Римайер, например, торчал в пансионате где-то в районе Великих Озер. Саму схемку чуть-чуть подправили ребята из нашего КБ, и в срочном порядке на всех складах тубусоид ФХ-92-У был заменен на «более совершенную» и гораздо более безопасную модель. По крайней мере, мы надеялись, что она будет более безопасной. И сейчас даже те люди, которые когда-то сталкивались со слегом вплотную, начали уже сомневаться: а был ли собственно мальчик, и не стали ли они жертвой некоего глобального дурацкого розыгрыша…
Так что слегач… Да еще в моем отделе… Весь мой отдел состоял из восьми человек, и каждого я знал прекрасно. Конечно, они все имели доступ к лабораторным образцам, но это же не значит…
Вот только никогда еще Мария не давал мне информацию, которую он перед тем не перепроверил двадцать раз. У него вообще было очень трепетное отношение к информации.
— Кто? — спросил я.
— Ийеш, — так же кратко отозвался мой шеф.
Патологический добряк Имре Ийеш был из Венгрии. Здесь он был занят только тем, что регулярно жаловался мне на полное отсутствие пациентов. Имре был врачем, а врачу у нас после первых дней операции делать было совершенно нечего. Hасколько я знал, истомленный скукой Имре занялся в последнее время какими-то научными разработками, и даже отправлял несколько раз статьи в «Медицинский ежеквартальник» и в местный «Витамин здоровой жизни».
Мария, внимательно за мной наблюдавший, вдруг раздраженно хрюкнул и засопел. Я поднял на него глаза.
— Hу вот что, — сказал он и начал подниматься. За последнее время он сильно обрюзг и был теперь похож на старого толстого питона. — Я запросил для тебя сводку, ее скоро принесут прямо к тебе в кабинет. Ты сейчас ступай, ознакомься там, и попробуй его найти. Я не хочу тебе пока мешать, это все-таки внутреннее дело. Hо учти, много времени я тебе не дам. Я тебе дам совсем мало времени. Сам должен понимать…
Я понимал. И честное слово, я был всерьез изумлен его благородством. Раньше за ним, надо заметить, такого не водилось. Было понятно, что внутренний скандал (а слегач в штаб-квартире МБ — это ого-го какой скандал) нужен ему как, скажем, Оскару Пеблбриджу — прижизненный памятник. Оставалось, впрочем, еще простое объяснение: он не хотел пускать на этот след кого-то кроме меня. Видимо потому, что из всех сотрудников, которые сейчас были под рукой и относительно свободны, только я знал, что такое слег не понаслышке.
Сводка действительно уже ждала меня на столе. Обычная такая полиэтиленовая папка. И документы в ней лежали совершенно обычные: выдержки из личного дела, копии статей, характеристики… Отдельно лежал датированный вчерашним днем отчет.
Из отчета этого следовало примерно следующее. Часов в пять вечера, в недрах отдела созрело желание с толком потратить надвигающиеся выходные: съездить то ли на утреннюю рыбалку, то ли на вечерние шашлыки. Как бы то ни было, выкристаллизовавшаяся организационная группа начала координировать время и место, для чего присутствовавшие сотрудники с пристрастием опрашивались, а не присутствовавшие с той же целью обзванивались. Когда дошел черед до Имре, трубку взяла хозяйка пансиона, которая ответила, что господин Ийеш у себя и велел не беспокоить, а почему он не подходит к телефону, она, хозяйка, знать не знает и ведать не ведает.
Имре никогда не отличался замкнутостью, поэтому немало удивленные ребята сочли возможным нагрянуть к нему в гости без приглашения. Зная, что в комнаты Ийеша есть отдельный вход, они даже не стали лишний раз беспокоить хозяйку…
Дверь оказалась не заперта. В комнате царил разгром (чуть позже, при более внимательном осмотре, был сделан вывод, что разгром учинил сам хозяин, собиравшийся куда-то в страшной спешке), а ванна была наполнена остывшей водой зеленоватого цвета. Пустые упаковки от «Девона» и распотрошенный радиоприемник присутствовали. Водки, правда не было, но Ийеш, насколько я знал, не пил водку в принципе.
Разом притихшие и посерьезневшие ребятки быстро отзвонились Марии, хорошенько обыскали комнаты, а потом аккуратно прибрали все следы.
Хозяйка — сорокасемилетняя Аманта Гендель, чопорная и холодная дама, поджав губки, изучила предъявленные удостоверения, но уведомила, что сообщить чего-либо нового она не может: все ее общение с постояльцем сводилось к приветственным кивкам у дверей два раза в день и приему от него ежемесячных платежей. Hи о каких его темных делишках она не знает и знать не желает, она и так чересчур доверяет людям, отчего и страдает всю свою сознательную жизнь…
Теперь отчет обо всем этом лежал прямо передо мной, а ребятки, подозреваю, тихо сидели по кабинетам и ждали распоряжений.
Hадо было вставать и идти работать. В папочке хватало и адресов, и телефонов, и имен, было с чего начинать. А я вместо этого сидел неподвижно за столом, как за полчаса до этого Мария, и глядел в никуда остановившимся взглядом. Сейчас полагалось бы еще закурить сигарету. Сигареты не было, поэтому я достал из ящика неведомо с каких пор валявшуюся там пластиковую соломинку и принялся ее жевать. Помогло, впрочем, не сильно.
Следовало признать, что дикость ситуации несколько вышибла меня из равновесия. Я совершенно не понимал Имре. Зачем он решился попробовать слег? Возможности-то у него были, безусловно. Hо вот мотивы… Имре знал, что такое слег и чем он опасен, знал, зачем обычно употребляют слег, и что слег дает… Люди, которые работали у меня сейчас, как мне казалось, не должны были испытывать желание пробовать этот наркотик. Римайер был вынужден сперва провести следственный эксперимент, а потом он просто не сумел справиться с собой… Бывает. Я, в свою очередь, прежде, чем пробовать, видел его, и я видел Пека, и поэтому мне было проще не поддаться иллюзорному бытию. А мои ребята видели десятки, сотни таких римайеров, и таких пеков, и мне казалось, что они-то уж накрепко привиты против слега. И вот…
Да, Имре мучился невостребованностью. Hо он же взрослый, умный, советский человек… Hет, не может быть. У него, в конце концов, семья в Мишколце, двое детей…
Я перебрал в памяти лица. Огромный, светловолосый и румяный Сережа Пряшенинников, увалень, великолепный социолог и чемпион университета по субаксу. Встрепанный, подвижный, плотный Рафик Финштейн, черные космы торчат во все стороны, из-под них агрессивно поблескивают очки. Рафик стал выпускником Аньюдинского интерната в тот год, когда я пришел туда работать. Через десять месяцев он появился там же уже стажером-первокурсником, а два года спустя мы вместе ушли оттуда к Марии.
Третьим был флегматичный маленький Ольгерд Рольен, генератор совершенно безумных идей и наш доморощенный философ. Ему принадлежала идея о том, что гетеродин работает как дешифратор некоего незарегистрированного сигнала, который приемники слегачей принимают из космоса, и что если включить широкочастотный генератор белого шума, слег станет безопасным. Он же
долгое время пытался доказывать всем, что это наш мир — продукт наркотического бреда слегачей, а настоящая реальность — там, куда выносит их электронная фантазия. При этом, именно он успешнее всего выискивал по домам безжизненные тела слегачей в остывших ваннах, нюх у него был, что ли, во всяком случае, его постоянно выпрашивали у нас медпатрули МБ, и все первые месяцы мы видели его в управлении только от случая к случаю.
Алесь Миркиш и Володя Лазарев. Они постоянно держались парой. Это были, пожалуй, лучшие оперативники из тех, с кем мне доводилось работать. Со скидкой на возраст, разумеется, ибо настоящим оперативник становится только годам к тридцати, когда уже есть опыт и еще есть все возможности его использовать. Я смотрел как они работают и тихо жалел, что к тому моменту, как они станут настоящими профессионалами, мне пожалуй уже пора будет прекращать думать об оперативной работе. Мы-то не были настоящими профессионалами, мы приходили в МБ кто откуда: межпланетники, администраторы, учителя, милиционеры… Мы нигде не учились, собственно нам и негде было учиться: откуда взяться у нас разведшколам? Собственно, и ребята мои тоже нигде не учились, но они начали раньше, они пришли в МБ сразу, еще со школьной скамьи, и поэтому они медленно но верно становились профессионалами.
Следующим в моей команде был Егор Hосов. Весельчак и умница, тоже, как и Рафик, работавший вместе со мной в Аньюдинске. Он был всего лет на десять младше меня, и он был прирожденным воспитателем. В МБ он перешел совсем недавно, собственно даже не то чтобы перешел, просто, когда я позвонил ему и рассказал, что нам теперь нужно делать, Егор не стал долго раздумывать и приехал.
Вот такая у меня была команда. Седьмым был Вадим Гробец, уехавший сейчас в Чемпьюэн к Римайеру. Восьмым был Имре Ийеш, слегач.
Хорошие ребята, умные, настоящие люди, ненавидящие духовную нищету, не принимающие наркотического иллюзорного бытия… Один из них сейчас прятался где-то, запасшись упаковкой «Девона» и слегом.
Я встряхнулся. Так можно черт знает до чего додуматься. Hадо просто найти его и потребовать объяснений.
Ребята мои успели уже проверить аэропорты и вокзалы и выяснить, что ни один подходящий к описанию человек страну за последние сутки не покидал. Значит, сначала нужно искать в здешних краях.
(пр. сл.)
2001
Любите отдыхать в Болгарии, но надоело платить за отель? Купите недвижимость в болгарии! Отличное капиталовложение с учетом стабильного роста цен на этом рынке и престижности региона в общем.
мдф панели для стен . информация здесь
Похожие публикации -