ПЕПЕЛ БИКИНИ

— Если мы, вся Япония, все простые и честные люди нашей многострадальной родины, не скажем этого, не схватим убийц атомщиков за руку, мы погибнем. Помните это, жители Яидзу! Конечно, многие из вас до сих пор думают — мое, мол, дело сторона, я рыбак, политикой не занимаюсь… Но если бы мы догадались заняться этой политикой раньше, кто знает, может быть был бы сейчас жив Кубояма… Склады судовладельцев ломились бы от рыбы, покой и тишина были бы сейчас в Яидзу и во всей Японии. Но мы не хотели заниматься политикой… И вот стоим у ворот кладбища и скорбим над прахом первой жертвы водородной бомбы. Как будто мало было жертв и без этого! Долой убийц! Долой предателей-министров! Да здравствует свободная и демократическая Япония!
Под крики и рукоплескания оратор сошел с импровизированной трибуны. Губернатор наклонился к уху стоявшего впереди мужчины в соломенной накидке и спросил тихо:
— Кто это?
Тот, не оборачиваясь, бросил:
— Сын старого Комати. Из Токио. Специально приехал хоронить земляка.
Начальник полиции, озабоченно пыхтя, стал проталкиваться сквозь толпу. За ним тащился один из полицейских, молодой, очень растерянный человек. Раздались сердитые возгласы, ругань, визг. Кто-то отчетливо спросил:
— Куда прется этот жирный боров?
— Ну-ну, деревенщина! — угрожающе прорычал начальник полиции. — Поговори у меня! В свиной ящик захотел?
— Попрошу вас немедленно назад, — негромко произнес губернатор.
— Но это бунтовщические речи! — маленькие глазки начальника полиции вращались, словно у китайской куклы. — Мой служебный долг…
— Ваш служебный долг — повиноваться мне. Давайте лучше послушаем.
— Я думал…
На них зашикали:
— Тише, вы! Будет говорить Судзу!
На возвышении появилась маленькая женщина в мокрых белых одеждах. Губернатор читал на ее худом, землистом от горя лице всю историю страшных для нее последних недель. Она провела рукой по глазам, глубоко вздохнула и заговорила тоненьким голосом:
— Дорогие мои земляки и друзья! Вы все знаете, мой муж был честный рыбак и хороший человек. Он никому не причинял зла. И вот его убили. Убили те же самые люди, которые впервые сбросили на нашу страну атомные бомбы. Тогда они сожгли сто тысяч человек и многих еще искалечили, отравили ужасными атомными болезнями, от которых японцы умирают еще и до сих пор. Теперь ими создано еще более ужасное средство, и жертвой его оказалась опять-таки Япония. Смертоносная пыль, «пепел Бикини» унес в могилу моего мужа и изувечил его товарищей. И я не понимаю, зачем все эти мучения, зачем эти жертвы, когда мы, наши семьи могли бы жить спокойно и счастливо… Ненавижу, ненавижу… Эти атомные бомбы, атомные болезни, тех, кто их создает! Нужно остановить их! Помешать им, чтобы мой муж был последним убитым. Нужно крикнуть американцам: «Опомнитесь! Что вы делаете? Остановите своих атомщиков!»
В мертвой тишине, наступившей после того, как Судзу Кубояма, трясясь от рыданий, сошла с помоста, губернатор услыхал за спиной у себя какую-то возню. Он оглянулся. Начальник полиции старался вырвать из рук молодого парня в брезентовом плаще пачку листовок. Ни тот, ни другой не произносили ни звука. Губернатор повелительным движением руки остановил полицейского.
— Дайте мне одну, — сказал он.
Парень, бледный от волнения, но не от страха, протянул ему листок. Там было написано: «Долой водородную бомбу! Долой правительство Иосида, превращающее Японию в атомный полигон! Долой американцев из Японии! Подписывайтесь под воззванием о запрещении атомного и водородного оружия!»
— Кто ты такой? — спросил губернатор, возвращая листок.
— Студент.
— Зачем вы здесь? Разве рыбаки Яидзу не разберутся в своих делах без вас?
— Это дело не только рыбаков Яидзу. Это дело всей Японии. И если вы японец, вы подпишете воззвание.
— Да, я японец, — тихо сказал губернатор и назвал себя. Студент почтительно поклонился и, пятясь, исчез в толпе. Губернатор подошел вплотную к начальнику полиции и прошептал ему:
— Постарайтесь держать себя достойно на похоронах или вернитесь в машину. На вашем месте я слушал бы то, что сейчас говорят, и учился.
Губернатор был идеалистом… или сошел с ума. Начальник полиции раскрыл было рот, чтобы возразить, но в этот момент на помосте появилось новое лицо.
— Американец? — пробормотал кто-то растерянно. — Вот наглец! Раздались насмешливые и возмущенные крики. Но американец не
смутился. Вертя в руках лист бумаги, он терпеливо ждал. Понемногу шум утих.
— Господа! — начал американец. — Я советник посольства, мое имя — Грэхэм Парсонс. Прежде всего, разрешите мне выразить от своего имени, от имени моего правительства и от имени моего народа глубокое и искреннее соболезнование по случаю безвременной кончины Кубояма-сан.
Он говорил по-японски чисто, почти без акцента, и это немного примирило его со слушателями.
— Все люди Америки скорбят вместе с вами, объятые жалостью к осиротевшей семье покойного. Нет слов, какими можно было бы смягчить эту тяжелую утрату. Американское правительство сделало всё возможное для того, чтобы спасти Кубояма-сан. Лучшие доктора…
— Знаем мы американских докторов! — закричали в толпе.
— Как насчет морских свинок?
— Почем на черном рынке ампула пенициллина? Американец повысил голос:
— В будущем правительство США обещает соблюдать более тщательные меры предосторожности при проведении испытаний…
— Долой водородные бомбы! — Долой испытания!
— Не хотим больше слушать! Убирайся вон!
Советник посольства давно уже исчез с помоста, а народ всё никак не мог успокоиться. Начальник полиции смотрел на губернатора умоляющими глазами. Губернатор положил ему руку на плечо.
— Вспомните, что вы японец, — с удовольствием сказал он. — Стойте здесь и смотрите на гнев своего народа.
На помост, тяжело дыша, вскарабкался человек в дешевом европейском костюме и мягкой шляпе.
— Товарищи! — крикнул он. — Я только чго из Токио! Американцы не приняли нашу делегацию! Они ссылаются на то, что сегодня воскресенье! Они не желают слушать нас!
Тысячи сжатых кулаков поднялись над морем голов.
— Убийцы!
— Долой атомщиков!
— А вот вам позавчерашняя газета с сообщением о смерти Кубояма-сан… — человек в европейском костюме развернул мокрый газетный лист. — Вот на этой стороне фото траурной процессии у Государственного госпиталя… Видите? — он перевернул страницу. — А вот другое фото: Иосида и Окадзаки веселятся в обществе американских газетчиков… Позор! Долой предателей!
Он стоял, выпрямившись, размахивая обеими руками, словно дирижируя, а многотысячная толпа, скандируя, кричала хором, хлопая в такт в ладоши:
— Суй-баку, хан-тай! Иоси-да, тао-сэ! Суй-баку, хан-тай! Иоси-да, тао-сэ! [Долой водородную бомбу! Долой Иосида!]
И, хитро подмигнув вконец обалдевшему полицейскому, губернатор хлопнул в ладоши и тоже крикнул:
— Суй-баку, хан-тай!