ПЕПЕЛ БИКИНИ

— Дальнейший разговор я помню почти слово в слово. — Секретарь надулся и заскрипел, имитируя голос своего шефа. — «Знаю, господин министр, завтра похороны. Какие меры? Но мне кажется, полиции там делать будет нечего… Господин министр, моя точка зрения на этот вопрос вам известна. Кто я? Ну нет, я не коммунист, и это вы прекрасно знаете… Нет. Позволю себе заметить, что это вы играете на руку красным, господин министр… Правда, когда-то и я думал, что лучше янки, чем красные… Вот-вот, без янки. И уж во всяком случае без этих дьявольских бомб… Япония — японцам. Господин министр, я всегда говорил, что Окадзаки — подставная фигура. А мы с вами — японцы, господин министр. Вот именно… Нет, я не думаю, что вдова рыбака, убитого американцами, поднимет на кладбище бунт. Уверяю вас, господин министр, там всё будет в идеальном порядке…» Он спорил, но оставался спокойным. А через полчаса пришла телеграмма от господина Иосида. И вот тут…
Машинистка не выдержала и прыснула. Секретарь надменно поглядел на нее.
— Мыслящий реально человек должен понимать, что бывают минуты, когда самые кроткие и терпеливые из нас теряют душевное равновесие. Я понимаю это и не имею к уважаемому господину губернатору никаких претензий.
Секретарь был прав: его шеф потерял душевное равновесие. Впрочем, до претензий секретаря или кого-либо другого из подчиненных губернатору не было никакого дела. Главными виновниками его вспышки были те, наверху, в Токио — в этом секретарь тоже не ошибся. Их неуклюжие махинации могли стоить ему места в конце концов.
Губернатор чувствовал себя в самом идиотском положении, в какое только может попасть государственный чиновник. С одной стороны, он был обязан почтительно выслушивать и ревностно выполнять все указания сверху. Но, с другой стороны, как раз в данном случае он не хотел повиноваться. Правда, на первый взгляд дело казалось пустяковым. Завтра в Яидзу состоятся похороны несчастного Кубояма. Правительство, пребывая в страхе перед коммунистами, предложило ему обеспечить порядок на кладбище усиленными нарядами полиции и не допускать никаких митингов. Что тут особенного? Не впервой ему, губернатору провинции Сидзуока, посылать полицию для разгона стачечников и голодных демонстрантов. Но в данном случае поручение казалось ему отвратительным. И вопрос, конечно, не в том, что ему было бы неприятно видеть равнодушные раскормленные рожи полицейских рядом с плачущими женщинами и суровыми обветренными лицами рыбаков. Просто губернатор, старый и опытный политикан, не мог одобрить точку зрения министра. Охотнее всего он участвовал бы в похоронной процессии как частное лицо и кричал бы вместе с возмущенными рыбаками: «Долой водородную бомбу! Долой продажное правительство Иосида!» Это была бы популярность. К сожалению, губернатор — лицо официальное, это совершенно невозможно. Но что же делать? Какие же они идиоты! Следовало бы дать озлобленным людям выговориться, отвести душу, тем более, что гнев их справедлив. Да разве убедишь такого закоренелого упрямца и лицемера. Губернатор тяжело вздохнул и крепко потер лицо ладонями. Придется найти какой-то компромисс. Он не имел права подавать черни пример неповиновения. И, когда на пороге кабинета с почтительным поклоном появился начальник полиции, губернатор угрюмо сказал:
— Прошу приготовиться. Завтра на рассвете мы выезжаем в Яидзу. Полагаю, наше с вами присутствие там не повредит.
Утро двадцать седьмого сентября 1954 года выдалось дождливое. Огромный «Шевроле» губернатора с мягким однообразным шуршанием несся по бесконечной ленте тускло отсвечивающего мокрого гудрона. Губернатор молчал, рассеянно глядя перед собой, со странным интересом следя, как щетка размазывает по стеклу капли дождя. На заднем сидении пыхтел начальник полиции и робко жались по углам двое полицейских. Когда проехали перевал Уцуноя, губернатор внезапно повернулся и спросил в упор:
— Вам, разумеется, кажется, что я подхожу к этому вопросу чересчур либерально?
Начальник полиции в притворном недоумении повел толстым плечом: — С вашего разрешения, господин губернатор, мне этого не кажется.
Воображать себе что-либо, особенно в отношении властей, вовсе не дело
полиции.
— А всё-таки?
— Мы выполняем ваши распоряжения, господин губернатор.
— И отлично делаете. Сегодня особенно прошу вас выполнять их. Губернатор вдруг успокоился и даже повеселел. Остальная часть
пути прошла в полном молчании. Только когда автомобиль, не доезжая до Фудзиэда, круто свернул налево, на скверную дорогу, ведущую к Яидзу, изумленные полицейские услышали, как отец провинции громко и отчетливо выругался по-английски и сказал, ни к кому, повидимому, не обращаясь:
— Это всё равно, что обучать лошадь молитвам.
Улицы Яидзу были пусты, если не считать нескольких голоногих ребятишек, приветствовавших машину губернатора отчаянным визгом. Над входом в здание муниципалитета красовалось большое желтое полотнище с четырьмя иероглифами: «Суйбаку хантай» — «Долой водородную бомбу». Начальник полиции весь подобрался и выжидательно посмотрел на затылок губернатора. Но губернатор даже не оглянулся. Через несколько минут «Шевроле», разбрызгивая грязь, выскочил на окраину городка и остановился. Дорогу к кладбищу запрудила огромная толпа людей. Их были тысячи, мужчин, женщин, стариков, детей, рыбаков, судовладельцев, лавочников, рабочих, они стояли, тесно прижавшись друг к другу, под теплым моросящим дождем, прикрываясь зонтами и громадными камышовыми шляпами, похожими на плоские блюда. Немного поодаль расположились корреспонденты японских и иностранных газет в регланах и макинтошах с поднятыми воротниками. Они непрерывно курили сигареты, сплевывали и переговаривались вполголоса. Губернатор распахнул дверцу и выбрался из машины.
— …Он был такой же, как и мы все, — услыхал он голос, который слушала вся эта громадная толпа. — И каждый из нас, каждый простой рыбак, мог оказаться на его месте.
Судя по голосу, говоривший был молод. Он не был виден губернатору. Тогда губернатор пошел в обход сплошной людской стены. Начальник полиции и его подчиненные следовали позади в нескольких шагах.
— Рыбакам живется несладко. Ремесло рыбака трудное. Рыбаки выбиваются из сил, не видят дома по месяцам, чтобы накормить свои семьи. И вот теперь эта водородная бомба. Сегодня мы хороним Кубояма-сан. Кто знает, кого из оставшихся двадцати двух мы будем хоронить завтра?
По толпе прокатился сдержанный гул. Послышались всхлипывания женщин. Теперь губернатор хорошо видел оратора. Это был молодой человек в грязной рабочей спецовке, с потрепанной каскеткой в руке. Струйки дождя, как слезы, стекали по его лицу.
— И скольких нам еще придется хоронить, если мы не скажем решительно все вместе: «Долой водородную бомбу!»
Толпа снова загудела. Кто-то крикнул:
— И долой министров, которые разрешают ами [американские солдаты] творить такие безобразия! — Оратор поднял руку, и всё стихло.