ПЕПЕЛ БИКИНИ

Улыбка сползла с лица Майка.
— Ты, значит, парень, считаешь, что негр или там мексиканский парень хуже тебя, так ты считаешь?
— Конечно, — Чарли с открытой насмешкой взглянул негру в глаза. — Всякий скажет, что самый плохой белый лучше самого хорошего негра.
— Это ты брось, — нахмурился Дик, — совсем не в том дело, кто лучше и кто хуже. Просто…
— Что «просто»?
— У нас, у белых, своя дорога, а у негров и всяких других цветных — своя.
Майк снова широко улыбнулся:
— Это неверно, парень. И если ты так думаешь, скажи, пожалуйста, почему же мы — белые, негры, мексиканцы, китайцы, все, кто здесь есть, — едем по одной дороге, в одном и том же свинарнике?
— Знаешь, иди ты к черту, — сердито начал Чарли. Но тут он побледнел, схватился за горло и, шатаясь, бросился в угол к железным бочкам.
— Этот парень очень болеет, верно? — сочувственно сказал Майк.
Дик молча кивнул. Разговаривать с негром в дружеском тоне он считал не совсем приличным, но громадный, веселый Майк ему нравился. Кроме того, Дик всегда уважал физически сильных людей.
— Ты не знаешь, куда нас везут? — спросил он после минутного колебания.
— Не знаю, парень, — Майк оглянулся по сторонам и добавил, понизив голос, — и не советую тебе спрашивать.
— Почему?
— Видишь, если бы дело было чистое, открытое, как говорят, нам бы, конечно, сказали, вот как. А раз не говорят…
Тут вернулся, вытирая ладонью рот, Чарли, и негр замолчал.
— Пойду, посплю, парни. Всего хорошего.
— Валяй, — буркнул Чарли. Он уселся на нары рядом с Диком и тяжело вздохнул.
— Скверно мне, Дик. Душно здесь, сил нет никаких. Может, сходим на палубу?
— А не прогонят?
— Я думаю, нет. Все они, вероятно, попрятались, и эта скотина боцман тоже. Пойдем?
Дик решительно поднялся и направился к трапу, ведущему на палубу. Чарли, держась за горло и широко разевая рот, поплелся за ним.
Они познакомились месяц назад дождливым октябрьским утром у входа в контору по найму рабочей силы. Им посчастливилось первыми занять эту выгодную позицию, и огромная масса безработных, моментально заполнившая улицу, на которой находилась контора, придавила их к запертым еще дверям. Дик и Чарли стояли, тесно прижатые друг к другу, уткнувшись носами в объявление, гласившее, что фирма «Холмс и Харвер» производит набор рабочих для строительных работ за пределами Штатов на неопределенный срок. Оплата повышенная, от двадцати до двадцати пяти долларов в день. Рабочий должен быть знаком с цементным и бетонным делом.
Двадцать пять долларов в день — деньги немалые, поэтому со стороны могло показаться, что все поголовно безработные Фриско превосходно знают цементное и бетонное дело и горят желанием покинуть родину на неопределенный срок. Впрочем, объявление оговаривало количество необходимых рабочих числом 550, тогда как желающих уже к шести утра оказалось не меньше тысячи. Дик и Чарли были совершенно уверены в успехе и со снисходительной жалостью счастливчиков думали о тех, кто спешил сейчас сюда со всех концов громадного города. Они по-братски раскурили последнюю сигарету, оставшуюся у Дика, н съели сендвич, приготовленный женой Чарли.
— Я уже третий месяц без работы, — рассказывал Чарли.
— Я только несколько недель, — виновато отозвался Дик. — Но всё равно, у меня на шее трое, надо же их кормить, не правда ли?
Чарльз и те, кто были рядом, великодушно приняли оправдание. И в этот момент дверь толкнули изнутри. Крича и ругаясь, Дик и Чарли потеснили товарищей и выпустили из конторы толстого человека в роговых очках.
— Тише! Тише! — пронеслось по толпе. Все смолкли.
— Вот что, ребята, — сказал толстяк. — Сейчас будем начинать. Не теснитесь и не спешите. Заходить по десять человек. Мы будем говорить с каждым в отдельности и наводить необходимые справки. Тех, кто нам подойдет, запишем, выдадим аванс в сто долларов и отпустим до завтрашнего дня. Завтра все принятые, как один, должны явиться в порт к десяти утра. Поняли?
— Поняли! — закричали все. Кто-то спросил: — Куда ехать? Толстяк ничего не ответил и, неопределенно махнув рукой, скрылся в конторе. Сейчас же в толпу врезались несколько дюжин полицейских.
Ловко орудуя кулаками, дубинками и коленями, они установили какое-то подобие очереди. Огромный хвост из сотен людей вытянулся вдоль фасада и завернулся за угол квартала. Дверь снова открылась, у порога встал полицейский сержант и сказал:
— Валяй первые десять. Два, три, пять… Не напирай, рыло… Восемь, десять… Всё! Осади назад, говорят тебе!
Дверь захлопнулась. Но что за дело было до этого Дику и Чарли! Они вошли первыми и первыми же, взволнованные и растерянные, очутились у стола очкастого толстяка.
— Фамилия? Имя? Возраст? Где работал? Какая специальность? Почему уволен? Ах, закончилось строительство… Член профсоюза? Нет? Проверьте, Джексон… Коммунист?
Дик в ужасе всплеснул руками. Чарли за его спиной искательно улыбнулся, думая, что хозяин шутит. Но хозяин не шутил.
— Имей в виду, парень, мы всё равно узнаем, красный ты или нет. И лучше, если ты скажешь это здесь. Так не красный? Ну, ладно. Пройди в ту комнату. Следующий! Фамилия?..
Когда Дик и Чарли снова очутились на улице, потные, счастливые, сжимая в ладонях пачки долларовых бумажек, их сразу же окружила толпа. Посыпались вопросы. И тут выяснилось, что ни тот, ни другой не спросили, куда и на какой срок они едут. Им это было безразлично.
— Эй, ребята!
К ним протолкался еще один из первого десятка.
— Вы в профсоюзе?
— Нет.
— А я в профсоюзе, и меня не приняли. Меня и еще одного парня… Он поднял руку и крикнул:
— Товарищи! Они не берут членов профсоюза! Это темное дело! И не говорят, куда ехать и что за работа!
Толпа зашумела. Дик и .Чарли, опасливо поглядывая на крикуна, стали проталкиваться в сторону. Навстречу им, расшвыривая стоявших на пути, спешили полицейские.
— Фу! — сказал Чарли, снимая шляпу и вытирая лоб. — Слава богу, работа есть.
— А что за работа, мне ей-богу наплевать, — возбужденно хихикая, отозвался Дик. — Хоть в аду грешников жарить. Платили бы только денежки. Ну, пойдем, вспрыснем это дело.
Через несколько дней, утомленные тяжелой работой в порту, они лежали на нарах в трюме громадного парохода. Потом… вода из опреснителей, твердые как камень галеты, сверхъестественная ругань боцмана, духота, раскаленная солнцем железная палуба. Так было до Гонолулу. Сразу после Гонолулу начался шторм…
Изо всех сил вцепившись в медные поручни, приятели с наслаждением глотали насыщенный соленой влагой холодный воздух. Полуголый Чарли скоро озяб, спина и руки его посинели и покрылись пупырышками, но он и не думал возвращаться в трюм и с восхищением и ужасом смотрел на бесконечные гряды серо-зеленых валов, с ревом катившихся навстречу судну. Медленный подъем вверх, секунда остановки… палуба стремительно уходит из-под ног, волны гулко бьют в борт, окатывая всё соленой пеной. И снова вся масса корабля начинает медленно давить снизу, подниматься, снова остановка…
— Ух ты, красота какая, — восторженно вопил Чарли, давясь от ветра.
— Пойдем, простудишься!