Дмитрий СТРОГОВ
ОТЯГОЩЕННЫЕ КОЗЛОМ
// ж.«ФД» (Днепропетровск). – 1997. – С. 2-5.
Разговор у Экселенца
24.00 Экселенц вызвал меня к себе и сказал:
– Надо найти одного козла.
Время вопросов давно миновало, но я был непривычно ошарашен и поэтому спросил:
– Какого козла? Уши Экселенца угрожающе зашевелились.
– Серого, – отрезал он.
Да-а. Экселенц этого не любит. В смысле – дополнительных вопросов. Я изобразил позу, символизирующую терпеливое ожидание. Тогда он нехотя поделился:
– Козел Серый. Негуманоид. Родился и вырос на Земле. Теперь исчез. И он замолчал. Надолго.
– Еще информация будет? – дерзко поинтересовался я. Он фыркнул и полез в ящик стола, где нормальные люди хранят кристаллотеку, достал оттуда кусок бересты и, неприязненно косясь круглым недобрым глазом, протянул его мне.
Там было нацарапано весьма коряво: «Жил-был у бабушки серенький козлик…» Далее в старинном документе сообщалось, что хотя бабушка и любила этого самого козлика, но, как это часто бывает, не уберегла. Дойдя до слов «напали на козлика злые тахорги», я невольно вздрогнул и поднял глаза на Экселенца.
– Остались от козлика рожки да ножки, – язвительно проговорил он, – еще вопросы будут? «Ни черта я не понял», подумал я. Вслух же бодро сообщил:
– Вас понял, шеф. Могу идти?
Старик посмотрел на меня и печально улыбнулся.
– Ни черта ты не понял.
И тут я в очередной раз увидел, что на самом деле это очень милый, очень чуткий, очень добрый человек, измученный возложенной на него громадной ответственностью.
– Шли бы вы, Экселенц, в отпуск. На Валдае хорошо – речка, лес.
– Комарики, – глядя мне в глаза своими кошачьими зрачками жестко произнес он. Через 15 минут я уже стоял в кабине нуль-Т и набирал код базы отдыха «Комарики», где проводила лето Майя Киевна Горыныч – любимая бабушка доктора Мбога. А в это время умирал Горбовский.
Баба Маня и КОМКОНовец Каммерер
Любимая бабушка доктора Мбога оказалась хотя и древней, но весьма крепкой старушкой. Она бодро вышла мне навстречу, шаркая ногами в валенках, и волоча за собой длинную суковатую палку; на ее плече хмуро завис жирный черный ворон. Лицо у бабы Майи было темно-коричневое, из сплошной массы морщин хищно торчал острый как ятаган нос, а щеки поросли бурой жесткой щетиной. Мне почему-то показалось, что в этом, в общем-то милом лице, не хватало чего-то очень важного.
– По добру ли по здорову, бабушка Майя Киевна! – вежливо поздоровался я.
– Здравствуй, коли не шутишь, – произнесла она неожиданно звучным басом. – Чего притащился? И тут я понял, чего не хватало в ее лице – доброжелательности.
– Не накормила, не напоила, а спрашиваешь, – наставительно сказал я, восхитившись, впрочем, собственной наглостью.
– Молодец, – неожиданно похвалила баба Майя, щелкнула пальцами, и передо мною появился стол, изобилующий яствами. – Субмолекулярное расширение, – пояснила она.
– Я, видите ли, в некотором роде журналист, – сыто отдуваясь и цыкая зубом после плотного обеда, начал я свою легенду.
– А врать-то не надо, – сказала пристально меня рассматривая старуха. – Каммерер Максим, 37 года рождения. Не женат. Был. Был. Участвовал. Взрывал. Убивал. Врал. В общем, за счастье народов Галактики боролся.
– И давно Вы в КОМКОНе? – поинтересовался я со одержанным восхищением.
– А с той поры, кады он ещё не КОМКОНом звался.
– А КГБ… – сказал я мечтательно.
Расчувствовавшаяся старуха наклонилась ко мне и зашипела доверительно:
– Про козлика мово, сынок, слушай, что скажу. Его Генька Комов, стервец, козленочком взял – желаю, грит, теорию параллельного прогрессу на животных испробовать. Я, грит с ним в контакт вступлю, знания передам, кино и другие достижения гуманизьма показывать буду, и по моим подсчетам он через годок-другой, значить, очеловечится Я как узнала про то, так и отобрала козла – не дам, грю животную мучить, вивисектор проклятый. Да видать поздно было-о.
И она заплакала самозабвенно, как ребенок, и заголосила, заголосила, прерывая самое себя народными причитаниями и подвываниями.
Она любила его – ого, еще как! Стоило ему махнуть хвостом, как она неслась к нему со свежей порцией травки и ключевой водицы. Она буквально закармливала его травкой и запаивала водицей, лишь бы он не смотрел в небо такими тоскливыми глазами. Но было поздно. Они уже начали превращать его, разумные кретины.
Она поняла, что все кончено, когда он подошел к ней и молвил человеческим голосом Он просил, нет, он требовал отпустить его на Пандору, где живут среди зла и насилия его серые братья – панцирные волки. Он должен, просто обязан стать у них Профессором и научить их, гадов, добру и справедливости.
– И он убег, – закончила она голосом сухим и надтреснутым.
– Куды? – почти выкрикнул я.
– На космодром. В Мирзу-Чарлю.
Испытывая страстное желание поймать, схватить и притащить, я ворвался в нуль-Т которая, к счастью, оказалась нужником.
А в это время умирал Горбовский.
Провал операции
На космодроме в Мирзе-Чарле я сразу увидел его. Он околачивался вокруг готового к старту «призрака», нервно бия копытцем и позвякивая своими дурацкими колокольцами. Около того же «призрака» возились, заканчивая погрузку, двое юнцов, из коих один весело напевал поучительную песенку примерного содержания:
Пусть враги прогресса воют, Издавая жалкий писк, –Взял Профессора с собою Структуральнейший лингвист.
«Призрак» дурным голосом подмяучивал. Мне вдруг стало жаль этих восторженных дурачков. Я сам был когда-то восторженным дурачком.
– Что вы наплели им, массаракш? – сурово спросил я, подходя к нему.
– А вам-то что за дело, козлиное молоко? – сказал Козел и набычился. Привычно преодолев отвращение к самому себе, я сунул ему под нос красную коленкоровую книжечку. Он презрительно покосился, но все же ответил.
– Ну, сказал, что я Профессор с планеты X, что на Пандоре скрывается негодяй, что его нужно обезвредить. Все.
– Не летите туда, Козлик. Вас там убьют.
– Ну, это не так просто сделать, – надменно произнес он.
Я начал наматывать вокруг него круги и нести какую-то чушь, что-де, зачем ему этот жуткий и, мягко говоря, неизученный Лес, что-де к чему эти дурацкие волки, когда его любит такая бабушка.
Да почему, собственно, только бабушка. Не только бабушка, а еще и я, и Комов, Сикорски тоже вот хороший человек. И, вообще, его любит все наше доброе и прогрессивное человечество.
Ребята уже закончили грузить. Это моим планам особенно не мешало. Может же стать инопланетному профессору дурно на космодроме. Не успеет он очухаться, как я ему веревку на рога – и в стойло.
Очухался я от жуткой боли в левом боку, негодник саданул меня своим молодым рогом. «Молодец, малек, настоящий Прогрессор…» – одобрительно прохрипел я и забился в предсмертных судорогах.
Надо было работать. Долг. Чувство долга. А, может быть, мой настоящий долг умереть тут с миром, а он пусть себе сеет на Пандоре разумное, доброе, вечное? Но я не знал, как нужно умирать с миром, а поэтому принял упаковку спорамина и побежал на поиски дежурного «призрака».
Такового, естественно, не оказалось. Только антикварный «Тахмасиб» торчал как всегда на окраине космодрома. Вокруг него толпился народ, в реальной жизни далекий от космонавигации. Народ жаждал прокатиться на Амальтею оверсаном и чтоб по пути непременно сломался отражатель. В общем, аттракцион старый, но вполне захватывающий.
Я начал лихорадочно протискиваться внутрь корабля, и, услыша сзади себя изумленно-протестующий вопль «Позвольте, почему без очереди?!», с достоинством огласил:
– Я капитан Григорий Быков.
– А я штурман! – завопил невесть откуда взявшийся Экселенц, размахивая любимым «герцогом». – Я Крутиков Михаил… э-э-э…
– Антонович. – подсказал я.
Мы задраили люки. И только, когда взревели двигатели, я вспомнил. Кретин… Идиот… Кретин… Идиот…
– Это фотонный планетолет, экселенц. – тихо сказал я, глядя в сторону.
Старик уронил голову на пульт, и громко неумело заплакал.
А в это время у гроба Горбовского рыдал Иоганн-Август-Мария Бадер. Десантник. Следопыт. Руина героической эпохи.
Эпилог
Первым, кого я увидел на Пандоре, был Горбовский. Он сидел, свесив ноги с обрыва, над влажной шевелящейся бездной Леса и меланхолично бросал туда сандалии.
– Здравствуйте, Леонид Андреевич. – поздоровался я неуверенно.
– А-а, Максик, – обрадовался он. – А я вот тут, видите, сижу и думаю. Знаете, здесь как-то здорово думается, особенно о судьбах цивилизации.
Я сел рядом. Довольно долгое время мы молчали. Потом Леонид Андреевич сказал:
– Вы очень хороший человек, Максим. Вы просто замечательный человек. Вот Вы первым открыли голованов. Это безумно интересно. И, вообще, Ваша решительность, интуиция… энергия…
– Я знаю, что виноват в гибели Козлика, Леонид Андреевич. – довольно резко прервал я.
Он устало покачал головой.
– Не только Вы. Максим. Виноваты мы все. Я, Вы, Комов, Сикорски. Все наше доброе и прогрессивное человечество. Ну, не люблю я этих разговоров о параллельном прогрессе, когда мы еще от варварства не избавились. И мы будем варварами, пока не увидим в каждом Козле равную себе личность. И поймите, поймите, наконец, что нельзя возводить параллель прогресса на сломанных судьбах таких вот Козликов, иначе это уже не прогресс…
– Что делать с рожками и ножками? – спросил я очень тихо.
Передайте их Майе Киевне. Кажется, она единственный человек, который любил его. Да и потом, он должен быть похоронен…
– Да-да на Земле. Я знаю. – сказал я, сглатывая застрявший в горле противный комок. Несколько минут мы снова молчали. Наконец, я решился:
– Леонид Андреевич, – сказал я, стараясь выговаривать слова как можно тверже. –
Почему Вы не умерли?
– Ну как Вам сказать. Мак, – произнес он совершенно спокойно. – Я просто передумал.
– И давно Вы так умеете? – поинтересовался я довольно завистливо. Он посмотрел на меня долгим и каким-то странным взглядом.
– А Вы разве никогда не слышали о Далекой Радуге? Конечно слышал Я просто не мог не слышать, потому что там погибли все люди. Уцелел, естественно, Камилл и еще один какой-то кибер, но его имени я никогда, собственно, не… И тут меня осенило. Неожиданно. Ошеломляюще.
– Так это были…
– Я, Максик, я. Не сомневайтесь.
Он с довольным видом растянулся прямо на земле и мечтательно захрустел сочной
травинкой, по моим сведениям весьма ядовитой.
– Так Вы из Чертовой Дюжины? Горбовский тихонько засмеялся.
– Ну что Вы какой из меня робот. Я человек простои, простодушный.
Тогда Вы может быть, Профессор Странников? Ну скажите честно, Леонид Андреевич В этом нет ничего стыдного. Я, например, сам был когда-то прогрессором –увещевал я, тихонько нащупывая в потайном кармане скорчер и ульмотронные наручники. Лицо Горбовского неожиданно посерьезнело. Он посмотрел на меня ласково и очень печально.
– Я бы сказал Вам, Мак, но Вы все равно не поверите. Это как-то непопулярно в последнее время. Извините, я, наверное, пойду. Он тяжело вздохнул и медленно поднялся, отряхивая пыль с допотопных белых штанов.
– Я Вас чем-то обидел. Леонид Андреевич? – забеспокоился я.
Он покраснел и замахал руками.
– Что Вы что Вы… Просто мне действительно пора.
Некоторое время я смотрел, как он медленно и понуро бредет в сторону Базы. Что-то в его походке мне показалось странным. Присмотревшись внимательно, я увидел, что он не идет, а парит, не касаясь травы своими босыми ступнями. Я понял.
– Леонид Андреевич. – прошептал я в благоговейном ужасе. – Трудно быть Богом? Он обернулся ко мне и весело крикнул:
– Спросите об этом у Руматы!
И улыбнулся прекрасной, всепрощающей улыбкой.
Перевод на древнерусский Ани Малиночки
Продвижение сайта в москве недорого seo продвижение сайтов. . tecprom.ru
Похожие публикации -