Илан Полоцк
О ПОЛЬЗЕ ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКОВ
Рассказ
// ф.«Понедельник» (Абакан). – 1995. – 27 марта (№ 2/131). – С. 1-2.
В свое время, рассказчик, поведав мне эту историю, высказал пожелание, чтобы при его жизни на русском языке она не появлялась. И рассказ был опубликован… на латышском. Теперь настало время перевести его обратно. Рассказчика звали Аркадий Стругацкий.
Ты знаешь, что такое эрликон? Правильно: авиационная пушка. И что у нее четыре ствола, тоже знаешь? Молодец! А ты палил из всех ее четырех стволов по людям? Так, чтобы ошметки в воздух летели? Нет? Ну, тогда ты многого в жизни не видел…
…Тогда мне было двадцать шесть лет, и я был единственным знатоком японского языка на полторы тысячи километров в округе. До сих пор не представляю, зачем я был нужен в том отдаленном камчатском гарнизоне, ибо поездка на Хоккайдо мне явно не светила – во всяком случае, в этом столетии. Понять сию ситуацию не мог даже начальник гарнизона и, чтобы хоть чем-то занять меня, возложил на мои лейтенантские плечи обязанности начальника химической защиты. То был благородный жест с его стороны: он алкал духовной пищи, и я удовлетворял его возвышенные стремления, рассказывая ему о нежной Сей-Сёнагон и ее «Записках от изголовья» и водяных Рюноске. Думаю, что этот высокий пост я получил как оценку своего интеллектуального потенциала. Он означал, что у меня было вдоволь спирта и куча свободного времени. После проверки наличия противогазов и исправности системы громкого оповещения, мне оставалось только пить, что я не без удовольствия и делал.
Собутыльники у меня были отменные, но, чтобы не отвлекаться, сейчас рассказывать о них не буду.
Как-то утром просыпаюсь я у себя в землянке. Шли пятидесятые годы, и о таких глупостях, как бытовые удобства, не приходилось и мечтать. Мы знали – и если кто-то забывал, то ему каждый второй день вбивали в голову – что мы стоим на передовом посту охраны нашего социалистического отечества и что враг не дремлет. В то утро я спал крепким здоровым сном молодого офицера, нимало не заботясь, бодрствует ли враг или нет. Впрочем, мы и во сне стояли на вахте. Так что, когда меня разбудили, я, еще не открывая глаз, сразу же попал в сапоги, успев даже намотать портянки, а выпрямляясь, уже затягивал ремень.
– Командир зовет, – сказал вестовой.
– Что за дела? – по пути спросил я.
– Не знаю, – услышал я в ответ. – Сказано было, чтобы шел побыстрее.
Явившись, я отрапортовал о прибытии. Рядом с начальством сидел незнакомый капитан, который оценивающе посмотрел на меня. Это мне не понравилось.
– Говорят, что вы японский знаете, – сказал он.
– Так точно, – ответил я.
– Что кончали?
– Институт военных переводчиков, – доложил я и хотел добавить «с вашего разрешения», но воздержался, потому что в армии, случалось, шуток не понимали.
– Насколько хорошо знаете язык? – последовал еще один вопрос.
– Прилично, – смело ответил я, зная, что все равно экзаменовать меня никто не будет.
– Годится, – сказал капитан и добавил: – Собирайтесь!
– Слушаюсь, – сказал я и повернувшись кругом, услышал, как он мне в спину сказал: – Много барахла с собой не берите, вас обеспечат.
«Это что-то новенькое, – подумалось мне. – Куда же меня – в Японию, что ли ? В логово зверя?»
Через пару часов я, расставшись со своей землянкой, оказался в районном центре, где прямиком направился в штаб дивизии. Толком я так ничего не понимал, кроме тоги, что погода отвратная, что сапоги у меня в самые ушки в грязи и что неплохо было бы простирнуть подворотничок.
Долго ждать решения своей судьбы мне не пришлось. Командир дивизии пожал мне руку и сообщил, что я поступаю в полное распоряжение «вот этого товарища». Только сейчас я заметил, что за столом сидит какой-то неприметный майор: он был лысоват, с курносым носом и хитроватыми глазками.
– Пошли, лейтенант, со мной, – сказал он, и проведя меня в какую-то комнатку, внимательно посмотрел на меня, после чего вынул из шкафчика початую бутылку спирта и налил мне щербатый стаканчик. – Взбодрись! – чутко уловив мое состояние, приказал он.
Взбодрившись, я осведомился, не работает ли товарищ майор по совместительству и добрым волшебником – что-то в его поведении подсказало мне, что я мог позволить себе такую вольность.
– Хм, – сказал он, – свои догадки по этому поводу ты выложишь несколько погодя, – Последние его слова тут же отбили у меня охоту ерничать и я понял, что все время, пока буду находится в его распоряжении, должен буду слушаться его, если не как Господа Бога, то как полномочного представителя на земле.
Тут же стало ясно, что мой временный начальник – весьма деловой человек. Критически осмотрев мою шинель с измазанными грязью полами, он приказал ее скинуть и вручил мне короткую куртку на коже. Пока я ее примерял, он вытащил из шкафчика короткий десантный автомат и подтянул ремень, чтобы он у меня не болтался, а аккуратно лежал под рукой.
– А теперь, лейтенант, – сказал он, – знаешь, чем нам предстоит заняться?
– Никак нет, товарищ майор! – бодро отрапортовал я.
– Да брось ты это титулование, – поморщился он. – Можешь звать меня Серафимом Николаевичем. Или дядей Симом. Значит, начнем с того, что пару часиков поспим.
Как-то неудобно стоять, когда начальник предлагает прилечь. Подложив куртку под голову, я послушно вытянул ноги, ни черта не понимая, что происходит.
Ну, хорошо – допустим, меня вызвали на курсы повышения квалификации начальников службы химической защиты – это я еще могу понять. Но почему в такой спешке? Что за странные вопросы о знании японского? При чем тут этот майор, типичный тыловик? И автомат еще какой-то… Мы что, собираемся отбить у соседней части груз мороженой свинины, создав при этом впечатление, что напали самураи – банзай! Так ведь, если попадешься, бандиты из спецотдела пристрелят на месте…
Когда я открыл глаза, майор уже был в полной боевой готовности – в такой же куртке и с автоматом подмышкой.
– Давай, давай, – поднял он меня и серьезно добавил: – Развалился тут себе, и не добудишься.
Уже смеркалось, когда мы двинулись в сторону порта. Я понял, что нам предстоит отправиться на материк на грузовом судне, потому что мимо военной гавани мы прошли, даже не глянув в ее сторону, но окончательно перестал что-либо понимать, когда мы не остановились и у торгового порта. Тропка становилась все уже, извиваясь между непросыхающих луж и груд щебенки.
– Не споткнись, – сказал майор, ныряя куда-то вниз. Я последовал за ним, и едва не пропахав задом по земле, стал опускаться по крутой тропе, которая вела до уреза воды, исчезая на берегу маленького заливчика, который сверху было и не приметить. На его глади болталось сооружение, которого раньше видеть мне не приходилось: низко сидящее на воде почти круглое судно; над палубой, заваленной мотками канатов, возвышалась небольшая рубка, а на корме стояла закрытая брезентом какая-то штука, весьма смахивающая на орудие.
– Привет, майор, – сказал какой-то замурзанный мужик, вынырнув из дырки на палубе. – Я уже заждался. А это кто с тобой?
– Привет, боцман, – ответил майор, он же дядя Сима, – Ожидание кончилось, запускай двигун. А это… ну, скажем, наш помощник.
Боцман деловито смерил меня взглядом с головы до ног и осведомился, как у меня обстоит дело с рвотными спазмами. Я ответил, что до сих пор Бог миловал, на что мой собеседник хмыкнул и сказал, что на этом корыте самого Господа Бога (так он выразился) вывернет наизнанку.
Мы спустились в узкую каютку, где майор показал мне лавочку шириной в два спичечных коробка и предложил устраиваться «как дома». Я по-прежнему ничего не понимал, ровным счетом ничего, кроме того, что спрашивать не имеет смысла – так и так я буду оставаться в неведении до последней минуты, а когда эта минута придет, я буду знать только то, что мне сочтут нужным сказать, и ни капли больше.
– Значит, по-японски тянешь? – спросил майор, с кряхтением стягивая сапоги.
– Тяну, – согласился я.
– Ну, скажи что-нибудь, – попросил он.
– Чего прикажете? – с нажимом осведомился я, ибо в армии, особенно младшие офицеры, терпеть не могут таких неопределенных полуприказов, полупожеланий.
– Ачто хочешь. Ну, например… а за окном хорошая погода, мне месяц светит прямо с небосвода. Можно не в рифму.
– Пожалуйста, – выдал я заказ. – Чистый спокойный свет льет с неба луна, с горных вершин летит ветерок. Примерно так. – Естественно, по-японски.
– Годится, – с удовлетворением сказал майор и снова закряхтел, стаскивая второй сапог. – Словом, так, лейтенант, – теперь он говорил серьезно, – скоро мы встретим одного человека. Как скоро, сказать не могу. Это зависит от погоды и от нашего боцмана. Времени у нас будет… ну, скажем, не очень много. Твоя задача – сразу же выслушать, что он скажет. Выслушать и зафиксировать. Слово в слово. И тут же сообщить мне. Задание ясно?
– Ясно, – ответил я.
– А теперь ложись и спи. Когда надо будет, я тебя подниму.
Ничего себе ситуация. К начальству, к его приказам и повелениям я всегда относился не без юмора, чтобы не сказать больше, но старался без нужды с ним не спорить, помня старую пословицу, чем кончается попытка плевать против ветра. Но этому невидному лысоватому майору я подчинился без каких-либо возражений и когда он приказал спать, я заснул в мгновение ока. Потом уже, через много лет, я встретил персонажа, который мне напомнил Серафима Николаевича. Это был Сикорски. Чему я не удивился, узнав, что Стругацкий-старший служил в то же самое время недалеко от меня.
Не припомню, сколько я спал, загипнотизированный приказом этого чертового майора. Смутно припоминаю, как шлепались о борт волны и мерно рокотал двигатель, от которого по всему корпусу шла мелкая дрожь. Я проснулся от внезапно навалившейся тишины, с которой так хорошо знакомы все плавающие и путешествующие – смолк двигатель. Прибыли.
Продрав глаза, я вылез на палубу. Сквозь клочья тумана просматривалось какое-то каменистое побережье, но провалиться мне на месте, если я тогда соображал, куда нас занесло после ночного путешествия. Майор и боцман стояли у борта, опираясь на провисшие леера и напряженно всматривались вдаль.
– Рановато еще, – неопределенно сказал боцман.
– Вроде так, – согласился майор и посмотрел на светящийся циферблат своих часов. – Кузьмич, у тебя перекусить что-нибудь найдется?
– А как же, Серафим Николаевич, – с готовностью отозвался боцман. – Не без этого. Внизу уже все готово.
Мы еле разместились в судовом камбузе – если позволительно столь высокопарно называть крохотный закуток рядом с каютой – сидя чуть ли не на коленях друг у друга. Я уже нацелился на горячую дымящуюся кашу с подливкой, как внезапно майор насторожился и отложил ложку.
– Пожалуй, не стоит, – сказал он. – Потом поедим. Что-то аппетита у меня нет.
Отложил ложку и я. В желудке похолодело, и его свело спазмой. Мне стало как-то не по себе. Хотя отсутствием аппетита я не страдал, но вспомнил советы бывалых людей, что если уж получишь пулю в живот,то лучше на пустой желудок.
– Что мне еще от тебя надо? – задумчиво сказал майор. – Так… Ты эрликон знаешь?
Еще бы мне его не знать. Маясь от безделья, я не раз заходил в учебный класс, чуть ли не половину которого занимала модель эрликона в натуральную величину. Разобрать и собрать его я, конечно, не смог бы, но зарядить, навести и вести огонь, примостившись на вращающемся сидении – это я мог бы сделать с закрытыми глазами, прошу прощения за шутку.
Я, естественно, не стал вдаваться в подробности и коротко ответил:
– Знаю, товарищ майор.
– Стрелял из него?
– Не доводилось.
– Может, и доведется. Так что готовься.
Мы промолчали.
– Время, – сказал майор. – Пошли наверх.
Мы снова выбрались на палубу. Наше суденышко покачивалось на прибрежной зыби и ее брызги долетали до наших сапог.
– Вот он, – спокойно сказал боцман. – Глянь, Николаевич.
– Где? – резко переспросил майор.
– А вон, бежит меж камней. Майор вскинул бинокль, хотя и без оптики можно было разглядеть, как меж огромных валунов то появляется, то снова исчезает белая повязка на голове бегущего человека – видно было, что он ищет спуск к воде.
– К орудию, – тихо сказал майор и, то ли избавляясь от утренней стылости, то ли просто разминаясь, зябко повел плечами. – Кузьмич, подтащи-ка ему боезапас.
Пока я стаскивал брезент с четырех стволов эрликона и устраивался на дырчатом металлическом сидении, Кузьмич споро притащил откуда-то снизу два длинных деревянных ящика, в которых были сложены уже снаряженные ленты с удлиненными боезарядами с эрликона. Он пристроился со мной рядом.
Майор, едва не переваливаясь за борт, напряженно всматривался в затянутый полосами тумана берег, и наконец я, чуть скособочившись на сидении, увидел, что там происходит.
Человек с белой повязкой на голове, внимательно выбирая себе дорогу, бежал к воде, пока его преследователи, не тратя времени на поиски удобного пути, настигали его по пятам. До нас доносились приглушенные туманной пеленой звуки автоматных очередей.
– Отрезай! – крикнул майор, махнув мне рукой. – Отрезай их, не позволяй залечь!
Длинной очередью я отсек преследователей от беглеца,но сразу же понял, что имею дело отнюдь не с новичками. Они тут же поняли, что огонь ведется не столько на поражение, сколько отсечный. Часть из них залегла за камнями и стала поливать меня из автоматов, пока остальные продолжали преследование.
Попасть в меня было не так легко, но все же мне пришлось скорчиться на сидении, чтобы стать как можно меньше. На пару секунд я потерял цель, но за это время залегшие рванулись вперед, пока остальные прикрывали их огнем. Беглец слегка прихрамывал на ходу, то и дело скрываясь за камнями. Он толково использовал укрытия, но все же было видно, что пуля его не миновала.
– Шмаляй! – заорал майор. – Коси их! Коси! Кузьмич! Заряжай!
В горячке я не заметил, что отстрелял почти всю ленту, и Кузьмич, сидя на корточках, ловко и споро вставил новую.
Беглец оказался почти у уреза воды, но теперь он был на открытом пространстве и преследователи, укрываясь за камнями, били по нему из всех стволов.
Майор что-то крикнул, но я не расслышал его из-за грохота всех стволов эрликона и звона вылетающих гильз. Я бил прямо по преследователям – они были в сероватых комбинезонах и шапочках с длинными козырьками – и видел, как в воздух взлетали ошметки их тел, разорванных огнем моих пушек.
Отчаянно матерясь, майор поспешно стягивал с себя штаны. Беглец, подтягиваясь на руках, полз к урезу воды; повязка на его голове стала ярко-красной.
– Держись! – рявкнул майор и исчез за бортом. Пловцом он был отменным – его голова, исчезнувшая под серыми волнами, вынырнула лишь в метре от неподвижно лежащего у воды человека; выкинувшись на берег, он рывком сдернул его за собой в воду. Но я не обращал на него внимания. Я сидел как петух на насесте, прячась от шквала пуль лишь за маленьким щитком и единственным моим спасением было держать берег под непрерывном обстрелом. Что я и делал, лишь краем глаза заметив, как майор вынырнул у борта, придерживаясь за него одной рукой, а другой таща за собой неподвижное тело человека, которому была устроена столь незабываемая встреча.
Кузьмич кинулся к нему на помощь, но майор уже карабкался на палубу.
– Заводи! – выдохнул он, распластавшись на настиле и подтягивая к себе обмякшее тело.
Не знаю, как у Кузьмича это получилось, но он в мгновение ока, как чертик в кукольном театре, провалился в машинное отделение, и в ту же секунду взревел двигатель. Только сейчас я понял, что это было за судно. На этой галоше стояли два авиационных двигателя и мы, вертикально задрав нос и осев на корму, чуть ли не по воздуху вылетели из бухты. Так как в этом положении я оказался спиной к берегу, то сделал самое умное, что мог в данной ситуации: шлепнувшись на четвереньки, одним броском добрался до трапа и головой вперед нырнул в люк.
На моей лавке лежал спасенный. Сказать, что он был ранен, значило не сказать ничего. Его буквально изрешетило. Кровь из него хлестала ручьем, и мне показалось, что в ране на голове я увидел беловатую поверхность мозга. Майор сидел на полу рядом с ним, переводя дыхание.
– Ну, лейтенант! – выдохнул он. – Пусть он заговорит. Заставь его говорить. Теперь все зависит от тебя, лейтенант! – На какое-то мгновение майор, казалось, потерял сознание, потому что его откинувшаяся голова стукнулась о переборку, но он тут же пришел в себя и, зажимая рукой раненое плечо, оказался со мной рядом.
Я склонился к человеку. Он что-то бормотал. Я наклонился к нему так низко, что почувствовал солоноватый запах его дыхания, и догадался, что так пахнет кровь, которая заливала его лицо и пузырями вздувалась на губах. Я старался уловить каждый звук, который он издавал, каждое слово. И внезапно понял, что ничего не могу разобрать. Ни одного слова. Мне показалось, что я схожу с ума. Фонетика была явно восточной, в этом я мог бы поклясться. НО Я НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЛ. ОН ГОВОРИЛ НЕ ПО-ЯПОНСКИ.
Повернувшись к майору, я только развел руками.
– Что? – впился он в меня взглядом. – Что он сказал?
– Он говорит, – ответил я, – но не по-японски.
Майор закрыл глаза и сел на пол.
– Слушай его, – настойчиво повторил он. – Слушай!
Я сидел рядом с ним и слушал, пока у человека, лежащего на лавке, не начались конвульсии, а на губах не стали вскипать и лопаться пузыри.
Сбросив скорость, в открытом море мы опустили его за борт. И пошли себе дальше.
Ходили слухи, что меня представили к Красной Звезде, но я ее так и не получил.
И не спрашивайте меня больше ни о чем. Я сам не знаю, по побережью какой страны я бил из эрликона.
дополнительно по теме здесь . информация здесь
Похожие публикации -