Он поцеловал жену в щеку и присел у кухонного стола. Он улыбнулся и спросил:
— А где Энтони?
— Где-то недалеко,— сказала мать.
Тетя Эми стояла у горящей плиты и ложкой помешивала в горшке с горохом. Мать вернулась к печи и стала поливать ростбиф жиром.
— Да, сегодня был хороший день,— сказал отец, как заводной, механически. Затем он взглянул на котелок с тестом и на доску для нарезания хлеба на столе. Он понюхал тесто.
— М-м,— сказал он.— Я так голоден, что съел бы буханку в один присест.
— Никто не говорил Дэну Холлизу о том, что нынче его день рождения? — спросила мать.
— Нет, мы не проболтались.
— Мы подготовили такой приятный сюрприз!
— М-м? А что?
— Ну… ты знаешь, как Дэн любит музыку. Так вот, на той неделе Тельма Данн нашла у себя на чердаке патефонную пластинку!
— Не может быть!
— Да, да! И мы подбили Этель, чтобы она спросила… знаешь, так, словно бы невзначай… есть ли такая у него. И он ответил, что нет. Разве это не прекрасный сюрприз?
— Да, конечно. Пластинка, подумать только! Почаще бы находить такие вещи! А какая это пластинка?
— “Ты мое солнце” в исполнении Перри Комо.
— Здорово. Мне всегда нравился этот мотив.— На столе лежали несколько сырых морковок. Отец выбрал морковку поменьше, обтер ее о грудь и откусил.— Как же Тельма нашла ее?
— Ну, как обычно… Просто обшаривала дом, искала новые вещи.
— М-м,— отец жевал морковку.— Слушай, а у кого эта картина, которую мы тогда нашли? Мне она нравилась — этот старый корабль на всех парусах…
— У Смитов. В следующую неделю ее возьмут к себе Сайпики, отдадут Смитам музыкальный ящик старого Ма-кинтайра, а мы отдаем Сайпикам…— и она принялась перечислять вещи, которыми будут обмениваться женщины в церкви в воскресенье.
Он кивнул.
— Да, пожалуй, мы не скоро получим картину назад. Слушай, милочка, попробуй забрать у Рейлисов тот детектив. Я был занят в ту неделю, когда он был у нас, и мне так и не удалось прочитать до конца…
— Постараюсь…— сказала мать с сомнением.— Кстати, я слыхала, что Ван Хьюзенсы нашли у себя в подвале стереоскоп.— Голос ее обрел обвиняющие нотки.— И они целых два месяца никому не говорили об этом…
— Скажи-ка,— сказал отец с заинтересованным видом.— Это тоже было бы неплохо. А много картинок?
— Думаю, что много. Я узнаю в воскресенье. Хотелось бы мне заполучить это… Но мы все еще должны Ван Хьюзенсам за их канарейку. Понять не могу, почему эта птичка сдохла именно в нашем доме! А теперь Бетти Ван Хьюзенс ничем не удовлетворишь. Она даже намекнула, что хочет наше пианино на время!
— Ну ладно, милочка, попробуй все-таки насчет стереоскопа. Или еще чего-либо, что, по-твоему, нам бы понравилось.
Он наконец проглотил морковку. Морковка была немного незрелой и жесткой. Из-за капризов Энтони насчет погоды жители никогда не знали заранее, какие посевы дадут урожай и в каком состоянии будет этот урожай. Единственно, что они могли делать,— это сеять как можно больше. И каждый сезон что-нибудь давало достаточный урожай, чтобы прожить. Однажды получился огромный избыток зерна. Тонны зерна пришлось перетащить к окраине Пиксвилла и вышвырнуть в пустоту. А то нечем было дышать, когда оно начало портиться.
— Знаешь,— продолжал отец,— это славно — иметь в деревне новые вещи. Приятно думать, что есть еще много вещей, которых никто не нашел, в подвалах, и на чердаках, и в сараях, и за сундуками. Они как-то помогают жить. А все, что помогает…
— Ш-ш-ш! — мать нервно оглянулась.
— О,— сказал отец, торопливо улыбаясь.— Все в порядке! Новые вещи — это хорошо! Так славно, когда в деревне появляются вещи, которых ты никогда не видел, и ты знаешь, что вещи, которые ты даешь другим, нравятся людям… Это действительно хорошо!
— Очень хорошо! — эхом отозвалась его жена.
— Очень скоро,— сказала тетя Эми от печки,— не останется ни одной новой вещи. Мы разыщем все, что можно найти. Господи, это будет так скверно…
— Эми!
— Ну как же.— Ее бледные глаза были пусты и неподвижны, как всегда, когда она впадала в идиотизм.— Это будет просто стыдно — никаких новых вещей…
— Не говори так,— сказала мать, вся дрожа.— Эми, успокойся!
— Все хорошо,— сказал отец особым, громким, предназначенным для подслушивания голосом.— Это хорошая беседа. Все в порядке, милочка, разве ты не понимаешь? Эми может говорить все что хочет, это хорошо. Это хорошо, что ей так плохо. Все хорошо. Все должно быть хорошо…
Мать Энтони была очень бледна. И такой же была тетя Эми. Ужас этой минуты внезапно проник сквозь облако, окутывающее ее мозг. Иногда так трудно управляться со словами, чтобы они не оказались попросту уничтожающими. Вы прямо никогда не знаете, что можно, а что нельзя. Так много вещей, о которых лучше не говорить и не думать… но и запрещение говорить и думать о них тоже может выйти боком, если Энтони подслушал и решил что-нибудь предпринять. Никогда нельзя сказать, что собирается сделать Энтони.
Все должно быть хорошо. Должно быть отлично так, как оно есть, даже если на самом деле плохо. Всегда. Потому что любая перемена может быть к худшему, к чудовищно худшему.
— О господи, да, конечно, все хорошо,— сказала мать.— Ты можешь говорить все что хочешь, Эми, это так славно. Конечно же, ты хочешь запомнить, что некоторые вещи лучше других…
Тетя Эми мешала горох, в ее бледных глазах был ужас.
— О да,— сказала она.— Но мне как-то не хочется разговаривать сейчас… И это… Это так хорошо, что мне не хочется разговаривать.
Отец устало сказал улыбаясь:
— Пойду помоюсь.
Гости начали сходиться около восьми. К этому времени мать и тетя Эми приготовили в столовой большой стол и еще два столика по углам. Были зажжены свечи, расставлены кресла, а отец затопил камин.
Похожие публикации -