Пермяк кивнул. На лице его появилась знакомая блудливая улыбочка. Анджей извлек из заднего кармана плоскую флягу, где на донышке плескалась вода, и протянул ему. Он смотрел, как Пермяк пьет — маленькими скупыми глотками, шумно дыша через нос, двигая щетинистым кадыком. Вода сразу же испариной выступала у него на теле.
— Тепленькая… — сипло сказал Пермяк, возвращая фляжку. — Холодной бы… из-под… Эх!
— Что там у вас с двигателем? — спросил Анджей, засовывая флягу в карман.
Пермяк снова вытер рот тыльной стороной ладони.
— Дерьмо двигатель, — сказал он. — Его вторым у нас делали, не поспевали к сроку… Чудо еще, что до сего дня продержался.
— Но починить можно?
— Можно. Денька два-три потыркаемся — починим. Только ненадолго. Еще километров двести, и опять все сначала. Дерьмо двигатель.
— Понятно, — сказал Анджей. — Ты не заметил, кореец Пак около солдат не вертится?
Пермяк досадливо отмахнулся от этого вопроса. Он сел рядом с Анджеем и проговорил ему в самое ухо:
— Нынче на обеденном привале солдаты договорились дальше не идти.
— Это я знаю, — сказал Анджей, стиснув зубы. — Кто у них верховодит?
— Не могу разобрать, начальник, — свистящим шепотом ответил Пермяк. — Болтает больше всех Тевосян, но ведь он трепло, его никто бы не послушал… А кто настоящий заводила — не пойму.
— Хнойпек?
— А хрен его знает. Может, и он. Человек в авторитете… Водители, вроде бы, тоже за, то есть, чтобы дальше не идти. От Эллизауэра толку никакого, он только хихикает да всем старается угодить… боится, значит. А я что могу? Я только подзуживаю, что на солдат полагаться нельзя, что они нашего брата-водителя ненавидят. Мы едем — они идут. Им паек солдатский — а нам, как господам ученым… За что им, мол, нас любить? Раньше действовало, а теперь плохо действует. Главное, что Тринадцатый день послезавтра…
— А ученые? — прервал его Анджей.
— Не могу сказать. Ругаются страшными словами. А вот за кого они — не понять. А Кехада, знаете, что говорил? Что полковник долго не протянет.
— Кому говорил?
— Я так полагаю, что он это всем говорит. Но сам я слышал, как он это своим геологам объяснял — чтобы они с оружием не расставались. На этот случай. Сигаретки нет, начальник?
— Нет, — сказал Анджей. — А как сержант держится?
— К сержанту не подступишься. С ним — где залезешь, там и слезешь. Камешек. Убьют они его первого. Очень ненавидят.
— Ладно, — сказал Анджей. — А как все-таки насчет корейца? Агитирует он солдат или нет?
— Не видел. Он всегда особняком держится. Ежели хотите, я, конечно, за ним специально присмотрю, но, по-моему, это пустой номер.
— Ну, вот что, — сказал Анджей. — С завтрашнего дня большой привал. Работы, в общем, никакой. Только на тракторе. Солдаты же вообще будут просто валяться и болтать. Ты вот что, Пермяк. Ты мне выясни, кто у них главный. Это у тебя будет дело номер один. Придумай что-нибудь, тебе виднее, как это сделать…
Он поднялся. Пермяк тоже вскочил.
— Надо что-нибудь?
— Да нет, лучше не стоит. Курева бы …
— Ладно. Трактор почините — премию выдам. Иди.
Пермяк выскользнул за дверь мимо посторонившегося Немого, а Анджей подошел к окну и оперся на подоконник, выжидая обычные пять минут. В отсветах подвижной фары грузно чернели остовы волокуш и другого трактора, блестели остатки стекол в черных окнах дома напротив. Справа невидимый во тьме часовой, позвякивая подковками, бродил взад-вперед поперек улицы и тихонько насвистывал унылое. Ничего, подумал Анджей. Выкарабкаемся. Заводилу бы найти… Он представил себе снова, как по его приказу сержант выстраивает солдат без оружия в одну шеренгу и как он, Анджей, начальник экспедиции, с пистолетом в опущенной руке, медленно идет вдоль этой шеренги, вглядываясь в окаменевшие заросшие лица, как он останавливается перед отвратной рыжей харей Хнойпека и стреляет ему в живот, — раз и второй раз… Без суда и следствия. Так будет с каждым мерзавцем и трусом, который… А кореец Пак, видимо, действительно, ни при чем, подумал он. И на том спасибо. Ладно. Завтра еще ничего не случится. Еще дня три ничего не случится, а за три дня можно много чего придумать… Можно, например, хороший источник найти, километрах в ста впереди. К воде, небось, поскачут, как лошади… Ну и духотища же все-таки здесь… Вообще время всегда работает на начальство против бунтовщиков. Вот они вчера сговорились, что завтра дальше не пойдут. А мы им — большой привал. Идти завтра, оказывается, никуда и не надо. А тут еще каша с черносливом, чаю вторая кружка… Вот так-то, господин Хнойпек. А до тебя я все-таки доберусь… Спать охота. Пить охота. Ну, про питье ты, положим, забудь, а вот спать надо. Завтра чуть свет… Провалился бы ты, Фриц Гейгер, со всей экспансией. Тоже мне, император всея дерьма…
— Пойдем, — сказал он Немому. Изя все еще листал свои бумажки. Теперь он взял себе новую дурную привычку — кусать бороду. Завернет волосню на горсть, сунет в зубы и грызет. Экое чучело, право… Анджей подошел к своей раскладушке и принялся застилать простыню. Простыня липла к рукам, как клеенка. Изя сказал вдруг, повернувшись к нему всем телом:
— Так вот. Жили они здесь под управлением Самого Доброго и Простого. Все с большой буквы, заметь. Жили хорошо, всего было вдоволь. Потом стал меняться климат, наступило резкое похолодание. А потом еще что-то произошло, и они все погибли. Я тут нашел дневник. Хозяин помер от голода, забаррикадировавшись в квартире. Вернее, он повесился, он повесился от голода — сошел с ума… Началось с того, что на улице появилась какая-то рябь…
— Что появилось? — спросил Анджей, переставая стаскивать ботинок.
— Какая-то рябь появилась. Рябь! Тот, кто попадал в эту рябь, исчезал. Иногда успевал заорать, иногда даже не успевал — растворялся в воздухе, и все.
— Бред какой-то, — проворчал Анджей. — Ну?
— Кто выходил из квартир, те погибали. А кто испугался или догадался, что дело дрянь, те выжили. Первое время по телефону переговаривались, потом стали понемножку вымирать. Жрать-то нечего, на улице мороз, дров не запасли, отопление не работает…
— А рябь куда делась? — спросил Анджей.
— Ничего не пишет. Он, по-моему, к концу с ума сошел. Последняя запись у него такая… — Изя пошелестел бумагами. — Вот, слушай. «Не могу больше. Сегодня утром Добрый и Простой прошел по улице и заглянул ко мне в окно. Эта улыбка. Я больше не могу». И все. А квартира у него, заметь, на пятом этаже. Он, бедняга, петельку к люстре приладил и кончился… А петелька, между прочим, до сих пор висит.
— Да, похоже, он с ума сошел, — сказал Анджей, забираясь в постель. — Это от голода. Слушай, а насчет воды — ничего?
— У меня ничего. Я считаю, нам надо дойти до конца акведука… Ты что — уже спать?
— Да, — сказал Анджей. — Прикрути лампу и выметайся.
— Слушай, — сказал Изя жалобно. — Я хотел еще немножко почитать. У тебя лампа хорошая.
— А твоя где? У тебя такая же.
Вакансия сотрудник гбр в воронеже.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Похожие публикации -