Пантеон высился перед ним всеми своими колоннами, разбитыми выщербленными ступенями, оскалившимися ржавой арматурой, из-за колонн несло ледяным холодом, там было темно, оттуда пахло ожиданием и тленом, а гигантские золоченые створки были уже отворены, и оставалось только войти. Он зашагал со ступеньки на ступеньку, внимательно следя за собой, чтобы — упаси бог! — не споткнуться, не растянуться здесь, на глазах у всех, он все ощупывал свои карманы, но тезисов нигде не было, потому что они, конечно, остались в железном ящике… нет, в новом костюме, я ведь хотел надеть новый костюм, а потом решил, что так будет эффектнее. Черт побери, как же я буду без тезисов? — подумал он, вступая в темный вестибюль. Что же там у меня было, в моих тезисах? — думал он, осторожно ступая по скользкому полу черного мрамора. Кажется, во-первых, про величие, весь напрягаясь, вспоминал он, чувствуя, как ледяной холод заползает ему под рубашку. Здесь было очень холодно, в этом вестибюле, могли бы предупредить, все-таки не лето на дворе, песком могли бы, между прочим, посыпать, руки бы не отвалились, а то того и гляди затылком здесь навернешься… Ну, куда у вас тут? Вправо, влево? Ах да, пардон… Значит, так. Во-первых, о величии, думал он, устремляясь в совсем уже темный коридор. Вот это другое дело — ковер! Догадались. А факельщиков, конечно, поставить не сообразили. Всегда у них здесь так: либо поставят факельщиков или даже юпитеры, но тогда уж непременно не будет ковра; либо вот как сейчас… Таким образом: величие. Говоря о величии, мы вспоминаем так называемые великие имена. Архимед. Очень хорошо. Сиракузы, эврика, бани… в смысле, ванны. Голый. Дальше. Атилла! Дож венецианский. То есть, я прошу прощения: это Отелло — дож венецианский. Атилла — гуннов царь. Едет. Нем и мрачен, как могила. Да чего там далеко ходить за примерами? Петр! Величие. Великий. Петр Великий. Первый. Петр Второй и Петр Третий не были великими. Очень может быть потому, что не были Первыми. Великий и первый очень часто выступают как синонимы. Хотя-а-а… Екатерина Вторая Великая. Вторая, но Великая. Это исключение важно отметить. Мы часто будем иметь дело с исключениями такого рода, которые, так сказать, только подтверждают наше правило…
Он крепко сцепил руки за спиной, упер подбородок в грудь и, вытянув нижнюю губу, несколько раз прошелся взад и вперед, каждый раз огибая изящно свой табурет. Потом он отодвинул табурет ногой, уперся напряженными пальцами в стол и, сдвинув брови, поглядел поверх слушателей. Стол, обитый серым цинком, совершено пустой, тянулся перед ним, как шоссе. Дальнего конца его не было видно, в желтоватом тумане мигали колеблемые сквозняком огоньки свечей, и Анджей с досадой подумал, что это непорядочно, что уж кто-кто, а он должен был бы иметь возможность видеть, кто там — на том конце стола. Видеть его было гораздо более важно, чем этих… Впрочем, это не моя забота. Рассеянно и снисходительно он оглядел ряды этих. Они смирно восседали по обе стороны стола, повернув к нему внимательные лица — каменные, чугунные, медные, золотые, бронзовые, гипсовые, яшмовые… и какие там еще бывают у них лица. Например, серебряные или, скажем, нефритовые. Слепые глаза их были неприятны, да и вообще, что там могло быть приятного в этих громоздких тушах, колени которых торчали на метр, а то и на два выше поверхности стола. Хорошо было уже то, что они молчали и не шевелились. Всякое движение сейчас было бы невыносимым. Анджей с наслаждением, даже с каким-то сладострастием прислушивался, как истекают последние капли отлично задуманной паузы. — Но каково правило? В чем оно состоит? В чем его субстанциональная сущность, имманентная только ему и никакому другому предикату?.. И здесь, боюсь, мне придется говорить вещи, не совсем привычные и далеко не приятные для вашего слуха. Величие! Ах, как много о нем сказано, нарисовано, сплясано, спето! Что был бы человеческий род без категории величия? Банда голых обезьян, по сравнению с коими даже рядовой Хнойпек показался бы венцом цивилизации. Не правда ли? Ведь каждый отдельный Хнойпек не имеет меры вещей. От природы он научен только пищеварить и размножаться. Всякое иное действие упомянутого Хнойпека не может быть оценено им самостоятельно ни как хорошее, ни как плохое, ни как полезное, ни как напрасное, и именно вследствие этого каждый отдельный Хнойпек при прочих равных условиях рано или поздно попадает под военно-полевой суд, каковой суд уже и решает, как с ним быть. Таким образом, отсутствие суда внутреннего закономерно и неизбежно восполняется наличием суда внешнего, например, военно-полевого. Однако, панове, общество, состоящее из хнойпеков, просто не способно уделять такого огромного внимания суду внешнему — неважно, военно ли это полевой суд, или суд присяжных, или тайный суд инквизиции, или суд Линча, суд Фемы, или суд так называемой чести. А потому надлежало найти такую форму организации хаоса, разнообразных органов, такую форму этого вселенского кабака, чтобы хоть часть функций упомянутых внешних судов была бы передана суду внутреннему. Вот, вот когда понадобилась и пригодилась категория величия! А дело в том, господа мои, что в огромной и совершенно аморфной толпе хнойпеков время от времени появляются личности, для которых смысл жизни не сводится к пищеварению и половым отправлениям по преимуществу. Если угодно — третья потребность. Ему, понимаете, мало что-нибудь переварить и попользоваться чьими-нибудь прелестями. Ему, понимаете, хочется еще сотворить что-нибудь такое, чего раньше не было. Например, инстанционную или, скажем, иерархическую структуру. Козерога какого-нибудь на стене. Или миф про Афродиту. На кой ляд ему это сдалось — он и сам толком не знает. И на самом деле, зачем Хнойпеку Афродита Пеннорожденная или тот же самый козерог на стене? Есть, конечно, гипотезы. Козерог, как-никак — это очень много мяса. Об Афродите я уже не говорю… Впрочем, если говорить честно, происхождение этой третьей потребности для материалистической науки пока еще загадочно. Но в настоящий момент это и не должно нас интересовать. Нам важно, друзья мои, что? Что в общей серой толпе появляется вдруг личность, которая не удовлетворяется, пакость такая, овсяной кашей, а начинает идеализировать, абстрагироваться, зараза, начинает — мысленно обращает овсяную кашу в сочного козерога под чесночным соусом… Мать моя, мамочка! Да ведь такому человеку цены нет! Такого человека надо поставить на высокое место и водить к нему хнойпеков целыми толпами, чтобы они учились понимать свое место. Вот вы, задрипы, умеете так, как он? Вот ты, ты, рыжий, вшивый, умеешь котлету нарисовать, да такую, чтобы сразу жрать захотелось? Или анекдотец хотя бы сочинить? Не умеешь? Так куда же ты, дерьмо, лезешь с ним равняться? Пахать иди, пахать! Рыбу удить, ракушки промышлять!
http://vitrina-shop.ru стенд книжки для обоев. . полезная информация от партнеров: https://mgau-miisp.ru/
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Похожие публикации -